Тимофей Юрьевич АФАНАСЬЕВ

Ассистент кафедры философии и религиоведения
Владимирского государственного университета

Одной из характеристик научного знания является его непрерывное развитие. Совершенствование науки как формы постижения мира предполагает диалектический подход к предмету изучения и критический пересмотр собственного инструментария, поэтому, в отличие, например, от мифологического, религиозного или обыденного знания наука не может оставаться неизменной и, тем более, стремиться к какой бы то ни было неизменности.

Разумеется, и мифологическому, и религиозному сознанию, как и любому другому, также присуща эволюция, что не может не отражаться на соответствующей «картине мира» как интерпретации реальности. Однако непрерывное совершенствование предмета и методов познания в наибольшей степени присущи именно научной сфере.

Шариф Шукуров, обращаясь к истории науки в Европе и странах Среднего Востока, замечает, что «науке свойственно сбрасывание оков, так обстоит дело сегодня, но так же обстояло дело и в прошлом». По мнению философа, «в средневековье мусульманское население было много грамотнее западного. Для Запада много важнее оставались законоуложения веры. Наука зачастую мешала. Потому в исламе не было инквизиции, были ригористы, непросвещенные радетели веры, но правители, как один, все были людьми образованными…»[1].

Тезис об объективно существующей необходимости изменений в науке, в «сбрасывании оков», представляется в высшей степени обоснованным. Вместе с тем нельзя согласиться с тем, что религиозные положения казались важнее развития научного знания только христианам. Конфликт религиозной картины мира и науки, как известно, происходил не только в средневековой Европе. Насторожённое и даже неприязненное отношение к выдающимся учёным средневекового Востока Абу Али ибн Сине и Омару Хайаму со стороны «радетелей веры» и власть предержащих также хорошо известно[2]. Хайам, пользовавшийся крамольной славой вольнодумца, последние десятилетия жизни провёл в общественной изоляции. Эта изоляция не позволяет установить подробностей его жизни и творчества после 1092 года и даже дату ухода в мир иной. Хадж в Мекку, который учёного заставили совершить «радетели веры», не реабилитировал его ни в общественном мнении, ни в глазах власть имущих (см. строки самого Хайама: «Притворись дураком и не спорь с дураками, Каждый, кто не дурак, – вольнодумец и враг»). Сложные отношения у ортодоксов складывались также с суфиями (с 8 в.) и «Братьями чистоты» (10 в.), систематизировавших научное, религиозное и философское знание. Как свидетельствует история, развитие тех или иных форм знания «мешало» приверженцам религиозных и научных догм в разных странах.

Примеров этого немало и в истории европейской науки, где в течение нескольких столетий также господствовали устаревшие представления. Многие положения античной науки, обретшие со временем статус непререкаемых догм, не выдерживали испытания временем и рано или поздно отвергались. Так в конце концов произошло с механикой Аристотеля и многими другими естественнонаучными представлениями, бравшимися на вооружение «официальной» наукой и «официальной» религией. При этом неверно было бы утверждать, что заслуживающих внимания научных теорий в то время попросту не было. Гипотеза гелиоцентрического устройства мира была предложена Аристархом Самосским задолго до Николая Коперника, а основы естественнонаучного описания были заложены Страбоном, однако их изыскания более полутора тысяч лет не принимались во внимание большинством научных и религиозных авторитетов того времени. В основу средневековой картины мира, сформированной при активном участии христианской церкви, легла геоцентрическая система Аристотеля – Птолемея с четырьмя главными допущениями: 1) Земля находится в центре Вселенной, 2) Земля неподвижна, 3) все небесные тела движутся вокруг Земли, 4) движения небесных тел происходят по окружностям с постоянной скоростью. Эти ошибочные положения со временем стали фундаментом официального «идеологического кредо», и от таких реформаторов науки, как, например, Галилео Галилей, требовалась не только способность к независимому мышлению, но и просто мужество, чтобы выступить против него.

В данном случае, а также на примере Николая Кузанского, Николая Коперника, Джордано Бруно и отношения общества к высказываемым ими идеям, мы сталкиваемся с явлением так называемого «когнитивного диссонанса»[3], много раз возникавшего при развитии научного знания. Подобные конфликты между старой картиной мира и новыми данными возникают, когда уже имеющимся мнениям и представлениям противоречит новая информация (примеры этого приводят Питер Расселл, Майкл Кремо, Ричард Томпсон, Майкл Бейджент, Друнвало Мельхиседек и другие[4]). Американский философ Томас Кун называет это «сменой парадигмы» в науке и объясняет это явление тем, что принятая парадигма зачастую неспособна ответить на те или иные вопросы, игнорируя до какого-то времени противоречащие «официальной линии» науки факты. Однако потом становится всё более очевидно, что эти проблемы – так называемые «аномалии» – невозможно разрешить в рамках существующего мировоззрения. Сталкиваясь с проблемой «когнитивного диссонанса», общество (или его часть, к примеру, научное сообщество) вначале избегает новой информации или отвергает её(«фильтрация знаний», по формулировке Майкла Кремо), или убеждает себя, что противоречия на самом деле не существует, или примиряет противоречия, или прибегает к иным мерам с целью сохранения стабильности и порядка в своем представлении о мире и о себе, к примеру, пытаясь включить наблюдаемую аномалию в существующую парадигму.

Общепринятые теории и способы научного исследования, составляющие «нормальную науку», содержат набор тех или иных допущений, которые рано или поздно уходят в историю и заменяются новыми. Если с поздней античности представления людей о движении небесных тел определялись теориями Платона, Аристотеля и Клавдия Птолемея, в семнадцатом веке такой парадигмой стали законы движения, сформулированные Исааком Ньютоном. В настоящее время принято считать, что наилучшим описанием движения материи во времени и пространстве является теория относительности Альберта Эйнштейна. Примерами парадигм двадцатого века могут служить также квантовая теория, теория хаоса, дарвиновская теория эволюции, эмбриональная теория Геккеля и фрейдистское учение с психоаналитической моделью подсознания[5].

Сама природа познания, в том числе научного познания, предполагает непрерывное приращение знания и совершенствование получаемой при этом картины мира. Переход к восприятию знания как чего-то развившегося и постоянно развивающегося представляет собой важный момент и в индивидуальном росте учёного, и в движении познания как социальной категории при решении определённой проблемы, в истории той или иной исследовательской области, дисциплины и, наконец, в прогрессе науки в целом[6]. Однако любое изменение в картине мира сопряжено с пересмотром всей парадигмы и отказом от не оправдавших себя концепций, что вызывает дискомфорт или напряжение в данной области. Дискомфорт и напряжение в картине мира, вызванные несоответствием имеющихся мнений и представлений новой информации, ведут к перестройке имеющейся картины мира или определённым защитным реакциям как на уровне индивида, так и на уровне того или иного сообщества. Нередки случаи, когда индивид или то или иное сообщество (научное, религиозное, философское) отвергает или избегает новой информации либо прибегает к другим мерам с целью сохранения стабильности в своей системе представлений.

Так, до начала девятнадцатого века западноевропейские учёные не принимали всерьёз идею, что с неба могут падать камни, считая это суеверием. В двадцатом веке существование метеорных тел уже ни у кого не вызывало сомнений. Когда натуралист и геолог Луис Агассис выступил в 1837 году перед научной общественностью с идеей о возможности ледниковых периодов в истории Земли, его встретили с большим скепсисом. Однако по мере того, как накапливались свидетельства в пользу этой идеи, скептики были вынуждены согласиться, что Земля действительно некогда находилась в объятиях зимы. Но механизм, приводящий в действие процесс оледенения, долго оставался загадкой. Строгая привязка оледенений ко времени стала возможной только в 1976 году, когда в качестве причины стало рассматриваться изменение параметров орбиты Земли и наклона её оси. Другая роль в этом процессе принадлежит перемещению земной коры. Когда в 1912 году немецкий геофизик Альфред Лотар Вегенер предложил теорию дрейфа материков, она также была отвергнута его современниками. Возрождение этой теории произошло лишь в 1960е годы, когда накопленные геологами данные потребовали пересмотра имеющихся представлений о строении литосферы и была принята гипотеза мобилизма[7].

В начале 20 столетия в естествознании была принята новая научная парадигма, содержательной базой которой явились принцип относительности Альберта Эйнштейна, геометрия пространства Бернхарда Римана и Альберта Эйнштейна и универсальная материальная среда – физический вакуум. Разрабатывая общую теорию относительности, Эйнштейн отказался от привычных для физики нового времени представлений и предложил совершенно новые толкования пространства, времени и массы, что потребовало коренной перестройки основных понятий и идей. «Создание ОТО представлялось мне тогда и представляется сейчас величайшим достижением человеческого мышления в познании природы, поразительным сочетанием философской глубины, физической интуиции и математического искусства», – писал один из основателей квантовой механики Макс Борн[8]. Однако характерно, что ни за одну из своих работ по теории относительности Эйнштейн не получил Нобелевской премии. Прежним нобелевским лауреатам, обсуждавшим новые кандидатуры, теория относительности показалась слишком радикальной[9].

Разумеется, сказанное выше не означает необходимости бездумного принятия всех идей. Каждый из нас встречается с непроверенными сведениями, со случаями лжи, дезинформации и заблуждений. Однако существует и опасность чрезмерного скептицизма, часто вызванного не столько объективными, сколько субъективными причинами, а именно непривычностью информации, которая может не соответствовать привычным представлениям данного индивида или сообщества и на этом основании отвергаться. Как заметил Альберт Швейцер, судьба каждой истины – сначала быть осмеянной, а потом уже признанной. В качестве примера немецко-французский мыслитель приводит отношение людей Запада к другим расам на протяжении истории и утверждает, что в скором времени уважение ко всем формам жизни также станет нормой. В настоящее время необходимость уважительного отношения не только к себе подобным, но и к животным и ко всей природе очевидна далеко не всем[10].

Обращение к истории философии и науки даёт нам большое количество свидетельств, что не только тема познания, но и тема определённого отношения к уже имеющемуся знанию со времён античности составляет одну из её традиционных областей. Так, в древнегреческих учениях о познании (к примеру, у пифагорейцев, элеатов и платоников) существовал мотив ограниченности человеческого знания по сравнению с божественной мудростью. Человеческому уму доступно лишь мнение (δόξα),  а знание (έπιστήμη) и тем более мудрость (σοφία) – удел богов. Знание о нетождественности чувственного мира и истинно существующего (мира «знания», «горнего» мира) стало, по сути, лейтмотивом не только античной, но и средневековой философии.

Однако если в античной традиции понятия мнения и знания нередко представлялись как противоположные (Ксенофан, Гераклит, Алкмеон, Парменид, Платон), то дальнейшие исследования – Секста Эмпирика, Гуго Сен-Викторского, Роджера Бэкона, Николая Кузанского, Томаса Гоббса, Джона Локка, Этьена Кондийака, Поля Гольбаха – стали выявлять определённые градации этого процесса. В учении Гуго Сен-Викторского о познании содержатся понятия мнения, веры и знания. Этому способствовало развитие понятия алетии (άλήθεια), как доступного познанию и осмыслению. При этом под познанием подразумевалось не внешнее действие, а скорее восприятие или сообщение и связанные с ними слышание, видение, осязание с одной стороны и писание, указание – с другой. Считалось, что выражаемая через алетию данность всегда присутствует в мире и только ждёт своего часа, чтобы стать человеческим знанием[11].

Иммануил Кант во второй главе Критики чистого разума обнаруживает преемственность с учением Гуго Сен-Викторского: «Признание истинности суждения, или субъективная значимость суждения, имеет следующие три ступени в отношении убеждения (которое имеет также объективную значимость): мнение, веру и знание. Мнение есть сознательное признание чего-то истинным, недостаточное как с субъективной, так и с объективной стороны. Если признание истинности суждения имеет достаточное основание с субъективной стороны и в то же время считается объективно недостаточным, то оно называется верой. Наконец, и субъективно и объективно достаточное признание истинности суждения есть знание»[12]. В кантоведении вышеприведённый тезис часто интерпретируется как описание ступеней познания, что точнее было бы назвать ступенями признания истинности – мнением, верой и очевидностью (последняя тождественна пониманию как освоению на логической ступени познания – см. таб. 1)[13]:

Таб. 1. Ступени признания истинности.

 

Каждая из этих ступеней отличается степенью достоверности познания, то есть своим сочетанием субъективного и объективного (субъективно-объективного) оснований. Первым из этих оснований является ценность адресуемых сведений для реципиента, которая в свою очередь выражается в соответствии заключённого в них содержания достижению поставленной реципиентом цели. Вторым – правильность сведений, или формально-логическое соответствие базиса осмысления реципиента.

Приведённая выше шкала мнение – вера – очевидность иллюстрирует признание реципиентом истинности получаемых сведений. По этому поводу Кант поясняет: «Признание чего-то истинным имеет место в нашем рассудке и может иметь объективные основания, но требует также субъективных причин в душе того, кто высказывает суждение. Если суждение значимо для каждого, кто только обладает разумом, то оно имеет объективно достаточное основание, и тогда признание истинности его называется убеждением. Если же оно имеет основание только в особом характере субъекта, то оно называется уверенностью (Überredung)»[14].

Из сказанного можно заключить, что называя градации указанного процесса ступенями познания, немецкий философ и его последователи отождествляют знание как результат познавательной деятельности и очевидность как результат освоения и как высшую степень признания истины, уделяя наибольшее внимание тому, что уже попало «в поле зрения» субъекта познания. Каждая из этих ступеней обладает достаточной подвижностью, изменяясь от веры к мнению и очевидности (пониманию, освоению) и наоборот. Вместе с тем возможна и ситуация субъективной «недостаточности» и объективной «достаточности» знания (от ещё неизвестного субъекту до допущения возможности истинности какого-либо знания), не попавшая в эту классификацию.

Если представить ступени признания истинности не дискретно, как это сделано выше, а континуально, то есть ближе к тому, как это происходит на самом деле, то получится схема, подобная этой (см. схема 1):

Схема 1. Континуальная модель ступеней признания истинности.

По словам самого Иммануила Канта, вышеприведённые ступени выражают субъективную значимость суждения в отношении убеждения. Поэтому данная шкала способна лишь показать отношение реципиента к полученной информации. Сама же эта информация может быть истинной, ошибочной, результатом заблуждения или лжи.

Рассмотрим ещё один случай когнитивного диссонанса, возникшего по поводу отношения к данным о возрасте египетского Сфинкса. Несмотря на то, что эти данные были получены научным путём, более того, с начала этих исследований прошло более полувека, современное научное сообщество их до сих пор не принимает и даже отказывается их обсуждать. Речь идёт о французском математике и археологе, исследователе древнеегипетских памятников Рене Шволлере де Любице (в другой передаче – Р.А. Шваллер де Любич, René A. Schwaller de Lubicz)[15]. Он и его дочь Люси де Любиц в своих исследованиях соединяют естественнонаучные методы с глубоким пониманием священной геометрии и египетской культуры. Во время исследования Сфинкса этот учёный заинтересовался поразительной изношенностью его поверхности. Ближе к спине Сфинкса износ настолько значителен, что образует срезы до двенадцати футов глубиной, и этот тип износа совершенно отличается от других строений в Египте. Износ на этих строениях, предположительно возведенных 4000 лет назад, образован в результате работы песка и ветра. Но борозды на Сфинксе имеют другую форму; они выглядит так, как будто они были сглажены водой. Согласно общепринятому среди египтологов мнению, Сфинкс, Великая Пирамида и другие прилегающие строения были воздвигнуты во времена правления Четвёртой Династии под предводительством Хеопса. Когда это несоответствие было доведено до сведения египетских археологов, они отказались слушать. Так продолжалось около сорока лет. Многие учёные за это время согласились с исследованиями Рене Шволлера де Любица, но египетские историки, казалось, просто не признавали очевидного.

Затем этой проблемой заинтересовался археолог по имени Джон Энтони Уэст. Посетив Египет, он увидел, что эрозия Сфинкса действительно огромна и всё выглядит так, что она образовалась под воздействием воды. При этом речь идёт о пустыне, которой по крайней мере, 7 тысяч лет. Профессор Роберт Шох, геолог и специалист по эрозии горных пород, подтвердил, что эрозия Сфинкса и окружающей его траншеи является результатом не воздействия ветра, а сильных дождей. Вместе с Джоном Уэстом он датировал Осирион, Великого Сфинкса и Храм долины (Хафры) не позже чем 10 000 годом до н.э. Независимо от них археоастроном Роберт Бьювэл, сличая расположение трёх звёзд Пояса Ориона и трёх пирамид Гизы, пришёл к выводу, что последние сложены на земле в соответствии с картиной звёздного неба в 10450 году до н.э. Многие из соображений этих исследователей приведены в их книгах и документальном фильме «Тайна Сфинкса» (The Mystery of the Sphinx)[16].

Однако проведённые исследования не заставили признанных египтологов прислушаться к полученным данным. Эта информация не рассматривалась ими не только как заслуживающая или не заслуживающая доверия, но и не принималась во внимание на уровне гипотезы. Другими словами, ей было отказано в существовании даже на уровне мнения. Одной из причин этого, по мнению Друнвало Мельхиседека, является противоречие между этими данными и религиозной картиной мира, принятой в мусульманстве, которого придерживается большинство современных египтологов. Согласно традиционной концепции авраамических религий, сотворение мира началось около 6000 лет назад. Но если бы мусульманин согласился с тем, что какому-то строению около 8000 лет, он бы стал тем самым оспаривать сказанное в священном писании. Таким образом, причиной этого «заговора молчания» может являться конфликт религиозной картины мира и научных данных, противоречащих ей. В этом случае принятию имеющейся информации на веру и тем более её принятию в качестве знания (или очевидности) препятствует более глубоко укоренённая вера, чем вера научная, а именно религиозная вера. Последняя, скорее, должна характеризоваться в соответствии с вышеприведённой градацией как очевидность.

Не случайно, что когда обнаруживаются находки, возраст которых превышает 6000 лет, египетские учёные не соглашаются с этими данными, утверждая, что никому не известны никакие предметы, изготовленные людьми, которым могло бы быть более 6000 лет. Не в этом ли причина того, что они огородили пирамиды Первой Династии, которые старше, чем Саккара, и выставили вокруг стен и внутри за ними военные посты, чтобы никто не мог до них добраться?

Тем не менее, продолжает Друнвало Мельхиседек, возраст Сфинкса теперь отнесён назад по крайней мере, на 10, а, может, и на 15 тысяч лет или значительно дальше, и это меняет отношение к нашему прошлому. До недавнего времени, как утверждала общепринятая наука, в этот период не существовало никакой цивилизации на всей планете. Но теперь в распоряжении историков и культурологов имеется нечто, изготовленное разумным человеком, чему 10-15 тысяч лет.

         В прошлом, когда обнаруживалось нечто новое, подобное этому открытию, что воздействовало на всю общепринятую картину мира, около ста лет уходило на то, чтобы общественность признала это как очевидное. Но в этот раз это произойдет намного быстрее благодаря телевидению, другим средствам коммуникации, Интернету и тому, как обстоят дела сегодня. Сегодня научные круги начинают рассматривать слова Платона в новом свете, когда он говорил о другой культуре, другом континенте из глубокой древности, именуемом Атлантидой[17].

Неприятие новых научных данных, подрывающих те или иные религиозные положения, характерно отнюдь не только для египетских учёных. Известный физик-теоретик, академик РАН Виталий Гинзбург, напротив, известен своим непримиримым отношением к религии и ко всему, что не соответствует т.н. «материалистической картине мира». Себя известный физик характеризует как материалиста, атеиста и сторонника демократии[18]. Вероятно, именно поэтому он неоднократно писал в редакцию газеты «Известия» о том, что «нужно ликвидировать астрологию». Будучи убеждён, что сегодня в науке «существует большое количество невежд и жуликов», он также выступил с инициативой создать комиссию «для борьбы с лженаукой». Что же имеется в виду под этим словом? По В.Л. Гинзбургу, «лженаука – это всякие построения, научные гипотезы и так далее, которые противоречат твердо установленным научным фактам. … Лженаука – это то, что заведомо неверно». При этом академик добавляет, что «когда-то астрология тоже не была лженаукой. Ведь если вы не знаете ничего о влиянии небесных тел на жизнь на земле, то можно допустить, что оно существует. Но сейчас мы твердо знаем, что астрология – это чепуха»[19].

Однако возникает вопрос: насколько это «знаем» имеет достаточно субъективных и объективных оснований? Дело в том, что «твердое знание» Гинзбурга об астрологии разделяют не все учёные[20]. Нобелевский лауреат по физике совершенно упустил из виду то, что об астрологии нельзя судить по гороскопам в газетах и что с ней, как и с любой другой областью знания, следует быть хорошо знакомым. В данном случае уместно привести высказывание Карла Юнга, который сказал: «Я никогда не проявлю глупость, расценивая все, что я не в состоянии объяснить, как мошенничество»[21].

Приведённые примеры лишний раз иллюстрируют, что процесс смены парадигм не всегда проходит безболезненно для тех учёных, которые привыкли к определённому мировоззрению. Доктор философии и общественный деятель Эрвин Ласло по этому поводу говорит: «Одна из трудностей в развитии и распространении нового сознания заключается в его неизбежном противостоянии доминирующему мировоззрению, поскольку речь идет о воззрении научно-технического истеблишмента»[22]. По свидетельству Э. Ласло, «это непростая задача – убедить ученых взять на себя ответственность за передачу знаний, имеющих для людей подлинный смысл и в то же время открывающих новые перспективы. В традиционной, консервативной и жесткой науке нет ничего осмысленного, есть лишь математика и считывание показаний приборов. Людей не беспокоит смысл этих показаний, коль скоро уравнения работают и регулярно сверяются с показаниями и результатами наблюдений. Такой подход не только устарел, он опасен»[23]. Доминирование этого подхода в науке последних столетий привело к тому, что большинство учёных, несмотря на огромные достижения в изучении материальной стороны мира, остаются на грани полного невежества в вопросе о фундаментальных механизмах, лежащих в основе интеллектуальных и физических процессов человека и человечества. Жизнь, сознание и разум – главные объекты человеческого познания и его исходные, смыслообразующие компоненты, само условие жизнедеятельности человека (Homo sapiens sapiens) – рассматриваются такими учёными как более или менее случайные, побочные продукты материи.

Об этом свидетельствует также известный антрополог и историк науки Майкл Кремо: «Цели, которые ставит перед собой человек и всё общество, по сути, истекают из ответа на вопрос «кто я» и «откуда я произошёл». И поскольку дарвинисты удерживают в своих руках власть над научными и образовательными учреждениями, то они диктуют ответы и на эти вопросы. Ответы на эти вопросы, по сути, крайне материалистичны. Они утверждают, что человек – это лишь комбинация материальных элементов. Поэтому не очень-то и удивляет тот факт, что вся цивилизация на планете материалистична. Большинство людей поглощены мыслями о том, что смысл существования заключается именно в как можно большем производстве материального продукта и его потреблении. Я уверен, что в этом и корень экологического кризиса»[24].

Характерно, что собранные Майклом Кремо и Ричардом Томпсоном материальные свидетельства древности человека также наталкиваются на скептическое отношение многих представителей учёного мира. К примеру, сторонник дарвиновской теории эволюции Ричард Лики охарактеризовал их тысячестраничную книгу «Запретная археология», полную фактических данных, следующим образом: «полная чепуха»[25]. При этом речь идёт о собранных Майклом Кремо и Ричардом Томпсоном свидетельствах существования человека разумного и связанных с ним артефактах, представленных авторитетными археологами. По свидетельству самого Р. Лики, доказательства дарвинистской теории эволюции скудны. Артефактов же в пользу древности человека на Земле – сотни. Многие из них перечислены в «Запретной археологии» и показаны в документальном фильме «Тайны происхождения человека»(The Mysterious Origins of Man). Тем не менее, концепция эволюции по Ж.Б. Ламарку и Ч. Дарвину до сих пор считается научной, в то время как другие варианты эволюционного учения (в том числе Карла Густава Каруса, Алфреда Расселла Уоллеса, Генри Осборна и других учёных) – ненаучными. По всей видимости, на принятие или непринятие тех или иных идей влияют не только объективные, но и субъективные причины[26].

По словам Александра Спиркина, «человек не может вообще жить без веры. … Любой атеист тоже преисполнен веры – в самого себя, в свои убеждения, в своих близких, в то, что мир есть «движущаяся материя, данная нам в ощущениях». Ведь это никто никогда не доказал и никто никогда доказать не сможет, в это можно только верить. Нельзя же учение физики о материи считать исчерпывающим: это лишь грань или срез знания, а не цельная картина всего сущего. Или возьмем другой пример. Мы верили в светлое будущее коммунизма. Но разве это - научное знание? Конечно, нет. Это самая настоящая, притом слепая, вера»[27]. Вера в свою очередь служит основой тех или иных убеждений, того или иного мировоззрения. Насколько же человек, познавая мир, расширяя свой кругозор, способен менять своё мировоззрение – зависит только от него.

Стремление к познанию истины изначально характерно для любой формы познания. Это стремление приобретает особое значение в области научного познания, где цель – познание мира в его объективности – должна превалировать над любыми субъективными факторами и влиянием тех или иных парадигм.